Он почти десять минут ждал моего возвращения.

Я стояла рядом с дверью, не отходя от нее далеко и выжидая. Темный подъезд, гулкий и холодный, пах запустением и болотом — в подвале, видимо, прорвало трубу, но чинить ее было некому.

И я стояла, слепо вглядываясь в темноту и в нетерпении дожидаясь, когда же он уже уедет.

Вот машина завелась, зашуршал песок под колесами, Влад уезжал. Медленно, подозреваю, часто поглядывая в зеркало заднего вида, до последнего надеясь, что я сдамся.

Я молча желала ему хорошей дороги, теребя застежку ветровки, накинутой на плечи еще в квартире Глеба, потому что, если дорога будет плохой, он вполне может и вернуться. А мне этого совсем не надо.

Дождавшись, пока вдали затихнет шум уезжающей машины, я досчитала до пятидесяти и потянулась в рюкзак, за телефоном.

Если Влад наивно считал, что я действительно останусь здесь ночевать… что ж, это его проблемы.

Я же планировала позвонить Илье и попросить меня забрать. Раз уж ему так нужна хранительница, которая поддержит брошенный им городовому вызов, то пусть о ней заботится.

Телефон нашелся не сразу, почему-то под руку то и дело подкатывался череп, но я упрямо отталкивала его и рылась дальше. Пока не нашла то, что так упрямо искала.

С облегченным вздохом вытащив телефон, я включила дисплей, сняла блокировку и застыла, не веря своим глазам. Связи не было.

И это было не простое отсутствие полосок соединения, все оказалось куда печальнее — перечеркнутая антенка, как знак того, что симка в телефоне недействительна.

А ведь Оксана говорила, что телефон у нее перестал работать после того, как на нее напали в подъезде.

Нервным движением сорвав с шеи пластырь, аккуратно приклеенный Ильей, я ощупала совершено целую кожу. Прокола больше не было.

— Черт! Черт! Черт! Черт!

С трудом поборов желание швырнуть бесполезный телефон в стену, я в сердцах пнула коробку, стоявшую сбоку от лестницы. Та была полна раскрошившихся камней. Ушибленная нога оказалась последней каплей. Присев на корточки у стены, я тихонечко заплакала.

Конечно, попозже я пойду искать себе место для ночлега, потому что пешком до дома Ильи мне идти несколько часов, причем полтора часа я буду просто добираться до ближайшего метро. Попозже я все обдумаю и приду к выводу, что не так уж все и плохо, что мне теперь будут помогать целых два городовых (и пусть у них свой корыстный интерес, это не важно), что у меня все еще есть шанс спастись, и все непременно будет хорошо. Успокаивать себя я буду позже, а пока мне просто хотелось поплакать.

Все квартиры на первом этаже были не заперты и даже обставлены. Жильцы будто бежали в панике, бросив все свои вещи, не имея возможности позже вернуться за ними.

Из четырех разнокалиберных квартир я выбрала самую маленькую и самую чистую. Однокомнатная и скудно обставленная, она устраивала меня своей незахламленностью. Ковер пыли на полу скрупулезно отслеживал мои передвижения, отмечая их четкими следами моих кроссовок. В темноте, рассеиваемой лишь фонариком на телефоне, сложно было оценить состояние дома, но выглядел он крепким, как и мебель вокруг.

Сколько же он стоит заброшенным, и что здесь произошло?

Подавив предательскую, но мимолетную грусть от того, что здесь нет Влада или Глеба, которые могли бы мне рассказать (но которые, вероятно, не стали бы этого делать), я решительно побрела в единственную комнату этой маленькой квартиры.

Постель была застелена, и даже годилась для того, чтобы на ней переночевать… если скинуть на пол, казалось, пропитавшееся пылью покрывало и вытряхнуть подушку из наволочки.

Не раздеваясь, я забралась под одеяло и попыталась уснуть.

Хотя, «попыталась» — неверное слово. Я просто вырубилась, стоило только голове коснуться подушки. Меня будто выключили, чтобы включить спустя несколько часов, от странного шороха на лестничной площадке. За окном шел дождь, но шум его был слишком глух и незначителен, он не смог скрыть шаги того, кто уверенно вошел в соседнюю квартиру. Двухкомнатную, с детской кроваткой в спальне и наполовину утонувшими в пыли игрушками.

По спине поползли холодные мурашки, мне сразу же вспомнились слова Влада о том, что люди из этого дома не могут выбраться.

А вдруг я не совсем нечисть? Вдруг я пока в большей степени человек?

Одно радовало — дверь в квартиру я заперла перед тем, как ложиться спать. По старой памяти я все еще верила, что запертая дверь способна защитить от того, что может желать со мной познакомиться.

То, что обследовало соседнюю квартиру, осталось недовольно результатом и вновь вывалилось на лестничную площадку. Дернуло ручку входной двери, ведущей ко мне, не смогло открыть и на секунду затихло, о чем-то размышляя.

И пока там, по ту сторону моей единственной защиты царила зловещая тишина, я отчаянно ругала себя за глупость. Лучше бы в трехкомнатной квартире затаилась. Там много дверей, а тут только входная, остальные — арки. Арки!

Правда, еще одна полноценная дверь была в туалете, но для того, чтобы в него попасть и запереться, нужно было вылезти из постели и пройти мимо двери, так как арка, ведущая из комнаты, располагалась напротив и чуть сбоку от входной двери.

Попытка попасть в квартиру повторилась. Потом еще одна и еще…

А потом чудищу, которое мне точно будет сниться в кошмарах, надоело бессмысленно дергать ручку, и оно грохнуло огромным кулачищем по толстой стальной двери. Та вздрогнула, а вместе с ней вздрогнула и я.

— Алеся! — позвали меня с той стороны, неуверенно, — Алеся, ты здесь?

Так, наверное, и сходят с ума. Крыша едет на нервной почве, и появляются галлюцинации. Ссслуховые.

Потому что у меня точно были галлюцинации, ведь Глебу неоткуда было здесь взяться в первом часу ночи, если часам на телефоне можно было верить.

— Алеся! Открывай! Это единственная запертая дверь на первом этаже, и мне хочется верить, что ты достаточно умна, чтобы не забираться выше!

И еще один двересотрясающий удар.

Медленно откинув одеяло, я спустила ноги с кровати. Одноместная, с высоким деревянным изголовье, она была обладательницей качественного матраса, который, даже спустя столько времени, ни звуком не выдал моего шевеления.

— Алеся!

Глеб уже давно не звал меня Алесей, почти сразу перейдя к облегченному Леся. И нынешнее его обращение могло бы меня насторожить, не случись так, что утром он меня попросту забыл. Как теперь узнать действительно ли это оборотень или домашнее чудовище, живущее в этом здании?

Прокравшись к двери, я затаила дыхание, силясь понять есть ли там кто-нибудь живой.

— Я тебя слышу, — негромко сообщили мне с той стороны, — открой, пожалуйста.

Что ж, таиться, видимо, больше не было смысла.

— Тебя прислал Влад? Убедиться, что я еще живая?

— Нет, — Глеб помедлил и неохотно сообщил, — он сейчас в машине, у дома сидит, ему незачем кого-то присылать.

— Тогда ты здесь зачем?

— Я тебя не помню, но должен о тебе заботиться. Вот, — под дверь была осторожно подсунута записка, — когда вы с Владом ушли, я не мог успокоиться. Решил прогуляться, а когда вернулся… ее случайно под обувной полкой нашел. Она там давно лежала, я ведь…

— Терпеть не можешь мыть пол под той полкой, — перебила его я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Разделение труда у нас всегда было примечательным. Он моет полы, я мою посуду. И выполнял свои обязанности Глеб исправно, но полочка всегда была обделена его вниманием, потому я сама протирала под ней раз в месяц. А тут почему-то забыла… Хорошо, что забыла, наверное.

Записка, что он под дверь подсунул, была мне хорошо знакома. На вырванном из ежедневника листке, чуть кривоватыми от спешки буквами, но несомненно моим почерком было выведено беспечное:

«Пошла гулять. Вернусь не поздно. Не скучай, блохастик. Леся». И улыбающийся смайлик…

Это была моя записка, это я ее писала. Я.

Дверь открывала решительно и быстро, но на ощупь, потому слегка завозилась, зато когда открыла, была награждена за все свои истрепанные нервы. На пороге стоял Глеб с объемной сумкой.