— Зачем?

— Чтобы он глупостей не натворил. Конечно, я не сомневаюсь в его силе воли, но дикий лярва… — Илья передернул плечами, — для быстрого пополнения резерва он может просто выпить весь дом.

— И как я ему помешаю? — ужаснулась я, уже планируя хватать Илью и затаскивать обратно в квартиру. И не выпускать, пока Влад не придет в себя. А потом… ну, отвлеку я нашего городового как-нибудь, чтобы этот преступный элемент сбежал.

— Придумаешь что-нибудь, — и столько веры в мои силы было в его голосе, что я даже немного приободрилась. Ведь правда, это всего лишь Влад, ну что, я не смогу с ним справиться?

Здравый смысл упрямо твердил, что с Владом я бы, может, как-нибудь и справилась, но с лярвом…

— Ладно, справлюсь, — решила я, хотя желание не пущать Илью, пока все самое страшное не останется позади, никуда не делось. Но это было бы слишком малодушно и трусливо. А мне нельзя быть трусливой.

Хранительница я, в конце концов, или не хранительница? Пока, конечно, не очень-то и хранительница, но это только до первого солнечного рассвета, а там уже и нечистью стану, и хранительницей полноценной, и… может и правда пойти к родителям в племянницы?

Меня еще раз хорошенечко сжали в крепких объятиях:

— Береги себя, Лесь.

Глава 17. Последний рассвет

Береги себя… Легко сказать! А как себя беречь, когда тело на кровати, всю ночь пролежавшее неподвижно, вдруг вздрогнуло, выгнулось и со страшным хрипом втянуло в себя воздух. А ведь до этого оно не дышало!

К Владу я бросилась раньше, чем сообразила, что не знаю, как ему помочь. Просто подлетела к кровати и застыла, не зная, за что хвататься — то ли за городового, то ли за сердце.

Городовой решил все за меня. Прекратил дергаться, закашлялся и спустя пару мгновений расслабился, продолжая хрипло дышать.

А я, как дура, продолжала стоять над ним, боясь отойти или просто пошевелиться.

За окном еще царили предрассветные сумерки, обещая смениться ярким, солнечным рассветом. Пока же мне было позволено угадывать нечеткие черты осунувшегося лица, скрытого в густых тенях, и слушать прерывистое дыхание. И гадать, пронесет ли, или взбесившийся нечистый сейчас ринется пить людей направо и налево.

И как мне тогда его остановить?

— Влад, ты мне скажи, пожалуйста, ты, случайно, не голодный?

— Леся? — неуверенно просипел он, пытаясь сесть на кровати, но неизменно заваливаясь назад.

— Леся-Леся, — подтвердила я нервно, сжав кулаки до боли, до побелевших костяшек и легкого, напряженного подрагивания. Влад выглядел слишком слабым и беспомощным, вызывая желание ему помочь, но память о том, каким жутким чудищем он на самом деле является, крепко держала меня на месте. Я его вроде как не боялась, но совершенно точно не имела смелости к нему сейчас прикоснуться. Почему-то, когда он был черный и страшный, мне было спокойнее, — ты как себя чувствуешь? Есть желание сожрать всех, кто живет в этом доме?

Влад молчал, тяжело опираясь на левую руку, правой, заметно подрагивающей, он вытер влажный от пота лоб и пригладил взъерошенные, не до конца просохшие после дождя волосы. Больной, обессиленный и на первый взгляд совершенно неопасный, но все равно не внушающий доверия.

— А в соседнем доме? — не отставала я

И снова упрямая тишина, рвущаяся на части от тихого, хриплого дыхания.

— Помоги сесть, — наконец выдавил из себя Влад, протягивая ко мне раскрытую ладонь. Дрожащую и какую-то совершенно белую, до нездоровой синевы, почти светящуюся в рассеивающихся сумерках, — пожалуйста.

— А, может, тебе полежать еще?

— Пожалуйста, — с нажимом повторил он, не замечая моего нежелания к нему прикасаться. Вот он, Влад, во всей красе, местный городовой, который плевать хотел на мои чувства. Да уж…

— Ну раз ты так трогательно просишь, — едко отозвалась я, неловко сжав протянутую ладонь. Не знаю, чего я ожидала, но когда мои пальцы коснулись совершенно обычной человеческой руки (да, немного прохладной, но абсолютно нормальной), я невольно вздрогнула.

— Я же обещал, что не обижу, — напомнил Влад, ухватившись за меня раньше, чем я сообразила, чего именно мне хочется больше: бежать и прятаться или быть смелой и не подавать вида, что я в полном смятении. Еще вчера утром он был Владом, потом стал страшнорылой нечистью, и вот он снова вроде как Влад. Но я-то помню, чем он является на самом деле…

Вот бы забыть. Весь вчерашний день забыть. Весь прошедший месяц. А лучше два месяца, чтобы наверняка.

Городовой сел, одной рукой брезгливо оттянув на груди влажную рубашку, другой же продолжая удерживать меня на месте. И лицо Влада, бледное, осунувшееся, даже болезненное, пугало меня застывшим выражением какой-то брезгливой, отчасти недовольной и в то же время равнодушной усталости. Понятия не имею, как у него получалось совмещать все эти эмоции на лице, но выглядело это жутковато и в то же время завораживающе — отвести взгляд от его лица почему-то не получалось.

— Может, отпустишь?

— Чтобы ты сбежала?

Претензия оказалась неожиданной и даже возмутительной, потому что:

— То есть, ты считаешь, что я за ночь не сбежала, на твой труп любуясь, а тут вдруг сбегу? С чего бы?

— Потому что это ты, — просто ответил Влад, предпринял неудачную попытку встать и чуть не завалился на кровать, утягивая меня за собой.

— Ты это, полегче, — всполошилась я, неловко стараясь придержать его за плечи, — сиди!

— Тело… плохо слушается. Пока.

И это вот «пока» было таким спокойным и уверенным, что я сразу поверила — скоро он восстановится. И это возвращало нас к главному:

— Но ты же не планируешь для этого скушать парочку своих соседей?

— Лесь, я не собираюсь никем питаться в ближайшие несколько часов.

— Правда? А почему?

— Потому что не смогу остановиться вовремя. Думаю, если я кого-нибудь убью на твоих глазах, тебя это сильно расстроит.

— А тебя нет? — осторожно уточнила я.

Пальцы на моем запястье сжались крепче, почти причиняя боль.

— Еще несколько дней я не буду понимать ценности человеческой жизни. Со временем я все вспомню, научусь снова быть человеком, но пока я опасен. Сейчас рядом со мной все время должен находиться кто-то важный. Анна или моя сестра, — быстрый взгляд и как признание моей исключительной значимости, — ты тоже подойдешь.

— Польщена.

Влад поморщился, уловив иронию в моем голосе. Отвернулся от меня, очень удачно, к окну и удивленно хмыкнул:

— Рассвет.

Преувеличивал, конечно: небо за окном едва заметно золотилось, согретое поднимающимся из-за горизонта солнцем, вся природа будто замерла в ожидании чуда. В предчувствии нового дня и каких-то невероятных, но необратимых перемен.

Я тоже чувствовала эти перемены. Помнила вчерашний обряд, помнила, что должно случиться, помнила все. И сама невольно сжала ладонь Влада, с обреченной ясностью осознавая, что человеком мне осталось быть меньше часа.

В этот день я ступлю уже нечистью. Без родных и друзей, зато со странным чудиком, который, кажется, и правда решил, что я буду достойной заменой его родственников. Новый якорь, который всегда под рукой.

«Ты тоже подойдешь» … Какая прелесть.

— Очень кстати, — со старческим кряхтением Влад поднялся на ноги. Пошатнулся, оперся на мои плечи, чуть не уронив нас на пол, и выдохнул.

Я молчала, затолкав все рвущиеся из груди ругательства как можно глубже. Обматерить городового от всего сердце я смогу и потом… как-нибудь. Сейчас же мне нужно было прилагать все силы к тому, чтобы держаться на ногах самой и придерживать его. Мокрого, холодного, слабого.

— Надо было тебя все-таки переодеть. Заболеешь ведь.

— Я нечисть, я не болею, — отмахнулся он, — пойдем.

— Куда пойдем?! Ты едва на ногах стоишь!

— На крышу, — меня упорно не хотели слышать.

Владу надо было срочно куда-то идти, а, значит, мы непременно должны были пойти.

Мы и пошли. Злая я и мокрый он. На крышу.